А потом федеральные агенты разгромили «Молли», O’Хиви присудили четыре жизненных срока и сейчас он сидит в питсбургской тюрьме. У него осталась одна цель — найти убийцу сына. Денег этот гнус припрятал видимо-невидимо. И хотя его лавочка якобы уничтожена, люди O’Хиви никогда не переставали искать отца. А нашли меня. Сходство… Я налетел на них впервые в Нью-Йорке, но сумел тогда вроде бы убежать; оказалось, они просто следили за мной. Думали, видать, что я выведу их к отцу. А когда я приплыл в Россию, послали за мной следом беглых русских каторжников, которых сейчас полно в Америке. Алексей Николаевич их побил, но они затаятся сейчас в гостинице и еще появятся…

— Вот я им появлюсь! — угрожающе заявил Горсткин. — Тут вам не Пенсильвания, ёшкин бобёр, а Москва! Завтра же всех на уши поставлю. Коли и впрямь беглые окажутся — пусть следуют в Нерчинск срок дорабатывать…

— Но все равно тебе, Федор, надо быть осторожным. Пока O’Хиви жив, он не отстанет. Ежели отца не успел — на сыне захочет отыграться.

— Это самая его идея, — согласился Буффаленок. — Только старому вурдалаку уже семьдесят восемь лет; долго не протянет.

— Все же остерегись. Дядя Степан почистит Москву, и вообще возьмет над тобой шефство. Я же завтра должен возвращаться в Петербург.

…Утром следующего дня из столицы приехал Озябликов и встретился с новым «королем». Скандала не произошло: оба понимали, что попытка убрать исполнителей не есть враждебная Лобову акция. Обыденный деловой подход. Договорились, что преследование Лыкова и Челубея в Москве прекращается, и они могут и в дальнейшем сюда свободно приезжать; Мячев гарантировал их безопасность. Собственные жизни Алексея и Якова мало что стоили в глазах вождей, поэтому стороны быстро перешли к обсуждению совместных предприятий. И даже если лично Озябликову был не безразличен сын его лучшего друга, он не мог себе позволить нарушить инструкции Анисима Петровича, который явно хотел задружиться с умным Михаилом Ильичом.

Глава 12

Командировочное предписание

На этот раз Алексей входил в кабинет Лобова как победитель. Челубей зашел отчитываться первым и сидел у начальства почти час. Наконец позвали Лыкова. Анисим Петрович встал, пожал руку, одобрительно похлопал по плечу:

— Молодец. И впрямь волкодав! Испытательный срок закончен, ты принят на службу. Жалованье — пять сотен в месяц, как и просил. А за образцовое выполнение получи от меня тантьему — тысяча четыреста рублей.

И вручил ему пачку ассигнаций.

«Эх-ма! Мое семимесячное жалованье на царевой службе», — подумал Лыков. — «В бандиты, что ли, податься?».

Расселись кружком: шеф, Озябликов, Елтистов, Челубей с Лыковым и трактирщик Чулошников.

— Значит, ты первейшего на Москве богатыря с одного удара положил?

— Височная кость очень тонкая; при ударе проламывается внутрь и поражает мозг.

— А как догадался про ладанки?

— Яков выстрелил дважды, оба раза попал, а Коське хоть бы что. Понятное дело — панцирь. Решил поэтому кулаком…

— А на постоялом дворе как получилось, что ты вышел в одну дверь, а вошел в другую?

— Этот фокус не хитрый. Светло, все видно; главное было двигаться бесшумно. На войне я был пластуном, одиннадцать «языков» привел. Приходилось ночью, в полной темноте, проходить в трех шагах от турецкого секрета по осеннему лесу. И они меня не слышали…

— Здорово. А что у тебя за связь такая с рогожцами? Мне это может быть полезно.

— Я выполнял для них ранее секретные поручения. Какие — не скажу, сами понимаете. Можете навести обо мне справки у Арсения Ивановича Морозова.

— А почему не остался?

— Мне там у них скучно и малоденежно. Поручения, за которые хорошо платят, в Рогоже не каждый день, а у меня мало времени.

— Торопишься стать богатым?

— Конечно. Сейчас у меня сила, а потом ее не станет. Я хочу за пять лет заработать на всю остальную жизнь…

— Сколь же тебе надо?

— …и прозябать потом мирным обывателем. Главное — никому не служить, даже вам, Анисим Петрович. Деньги — это свобода. А насчет «сколько», думаю, ста тысяч достанет.

— Не пойму. С твоими талантами ты хоть завтра может добыть себе сто тысяч. Залез ночью к Коллану или Ратькову, дал сторожу по башке, и живи обывателем!

— Я ведь уже говорил, что мирное население не трогаю. Мне не любые деньги нужны, а только те, на которые спокойно будет век доживать. Вдруг я к старости в веру ударюсь, к Богу приду?

— Да ты уж столько народу перебил, Лыков! Какой тебе бог после этого?

— То в бою. То за грех не считается. Сейчас-то я не весьма об этом думаю, но в голове держу. Самый край ни разу не переступил и не собираюсь.

— Заковыристо как-то все у тебя получается: тут ты девочка, там нет, а здесь опять девочка… Нельзя быть помесью волка с бараном, но — не мое это дело, черт с тобой, живи по середке. У меня к тебе, Лыков, предложение. Надо сходить, на пару с Челубеем, в длинную командировку. В Сибирь. Добраться до Китая и вернуться сюда к осени по пути «золотых фелдъегерей», выяснив при этом, куда они, лешие, пропадают. И после поработать на меня еще один год. По окончании я вручаю тебе сто тысяч, и становись кем хочешь. Надумаешь дело какое завести в Питере — помогу. Согласен?

— Хорошее предложение, даже слишком. Что вы не договариваете?

— В Сибирь эту надо пройти по этапу.

— То есть, как это: по этапу? В кандалах, с обритой головой? А нельзя с удобствами, под видом торгового человека?

— Нельзя. Это по пути оттуда вы станете искать следы фельдъегерей. А по пути туда у вас будет другое задание: произвести ревизию моей «Этапной цепочки». Я создал целое предприятие на пути в Сибирь и в самой Сибири. В важнейших пересыльных тюрьмах, как то: в Питере, Москве, Тюмени, Тобольске и Томске — сидят мои люди. Этап им не угрожает, поскольку зацепились за должности. Повара, писари в канцелярии, есть даже один надзиратель. На самой каторге опять имеются агенты: в Кадаинской, Алгачинской, Зерентуйской тюрьмах, в Нижней Каре; в прошлом году появился и в Воеводской тюрьме на Сахалине. Третьи люди живут около на поселении. Потому, если кто из моих здесь попался, он знает, что в обиду его не дам, и в Сибири не брошу, ежели правильно себя повел. И наоборот… Сам, кстати, тоже это учти. «Цепочка» эта делалась для своих, но и тогда я уже думал, что она может деньги приносить. Так и вышло. В прошлом году мы вывезли из-за Бугров двух кавказских абреков, скопческого архиерея, четверых поляков и семь человек московских «иванов». Заработали на этом сто восемнадцать тысяч чистого доходу. Плюсом еще те люди, что на поселении живут, скупают у горбачей [79] по дешевке намытое в тайге золотишко. Так что, «Этапная цепочка» получается доходным предприятием, бережет кадр моих людей и повышает авторитет Лобова по России. Но недавно человек из Московской «колымажни» пожаловался, что его выпихивают из старост «пустынники» [80] . В Перми духовые проломили нашему парню голову, хотя знали, кого забижают. А в Нижней Каре, в самом важном месте, где документы стряпают, совсем моего писарька прижали, убить обещают. Есть там один жидомор, долю требует от доходов… Словом, надо пройтись по всей «Цепочке» и навести там порядок. А это под видом торгового человека, как ты хотел, сделать не получится; придется прописаться в романов хуторок [81] . Ну, так как? Договор, или ты уже на попятый?

Лыков раздумывал недолго.

— Под чужим именем, без бритья головы и кандалов — согласен.

— Это как? А… понимаю…

— Правильно. «Спиридонами» [82] пройдем.

— Вот и ладно. Чулошников введет вас в подробности. Помните, что времени у вас мало — к ноябрю вы оба уже должны быть здесь. Живые и с нужными мне сведениями.